Такие понятия как «социалистический реализм», «суровый стиль», сегодня сложно воспринимаются старшим поколением. А молодежь и вовсе может не понимать «суровость» той или иной эпохи. Мир изменился, изменилось искусство, изменился сам художник и его зритель. Но одна из задач искусства все же осталась: оно должно отражать суть времени и быть в эпицентре событий.
Иногда искусство очень сложно кодирует события, зашифровывает символы, делает отсылки. И это хорошо – «чужой» в этот мир не войдет, а «свои» будут бесконечно блуждать в лабиринтах искусства, постигая творчество художника, возвращаться к тому, что осталось непонятым.
О художнике Мае Вольфовиче Данциге говорят, что он целая эпоха. Да, он в единственном экземпляре, он – «МЕГА» и он – «МОНО». Родившись 27 апреля 1930 года, ему было суждено стать свидетелем событий, которые изменили ход истории в ушедшем XX столетии. И как свидетель времени, выбрав путь художника, он сам расставлял акценты в искусстве: по-своему, по-иному, по-другому.
Будущий народный художник родился в Минске в семье, где ценили труд, знания, искусство. Отец художника прекрасно рисовал. Конечно же, кто же не мечтал, чтобы еврейский мальчик играл на скрипке? Поэтому постижение мира искусства началось через музыкальные краски. В статье «Кто спасет красоту?» Алла Левина пронзительно описала атмосферу и окружение Мая Данцига в детстве. (Стоит отметить, что о мастере писали Аркадий Шульман, Олег Ойстрах, М. Нордштейн и другие авторы). Художники, которым так или иначе пришлось ощутить на себе события Второй мировой войны, по-другому воспринимали жизнь. Практически в каждом интервью Мая Вольфовича сквозят воспоминания о жизни в Ульяновске, где семья находилась в эвакуации. А так же первые впечатления от увиденного разгромленного Минска после возвращения. Поэтому и отношение к ценностям было другое, другое понимание смысла жизни и еще неистовое желание наполнить эту жизнь сполна тем, чем человеку по силам. Почему-то вспоминается Бецалель – резчик по дереву и камню, которого Моисей назначил главой мастеров.
Первый заработок в 12 лет в Ульяновске – буханка хлеба – сформировал осознание и ответственность за дар, которым он был награжден свыше. Упорство, дисциплина, труд, самообразование – то, что было важным и то, что определяло отношение художника к выбранному ремеслу на протяжении всей жизни. Есть такое выражение: «Бойся своих нереализованных способностей, за это понесешь наказание». Выбрав стезю художника, он окончил Минское художественное училище, поступил в Московский государственный институт имени Сурикова, окончил его получив диплом с отличием. Его преподавателями были Александр Дейнека и Фёдор Решетников. Посмотрите их картины, вы увидите, как в своем творчестве Май Вольфович переработал их художественный язык, а заодно почувствуете дух эпохи.
По окончанию института художник вернулся в Минск с некоторым «московским флером». Это до сих пор ощущается в его работах – городских пейзажах: они широки, свободны и просторны, без налета «местечковости». Мастер работал преподавателем Белорусского государственного театрально-художественного института. С 2001-го он стал Белорусской государственной академией искусств. В Академии Май Данциг был заведующим кафедрой живописи. Член союза художников БССР, народный художник Беларуси. В 2005 году награжден орденом Франциска Скорины, а в 2010 – орденом Почета.
Живопись «сурового стиля» (термин, введенный искусствоведом Александром Каменским) отразила смысл и суть тех перемен, которые происходили в целом в культуре периода «хрущевской оттепели». Изобразительное искусство обратилось к жизни обычного человека, к его повседневности, профессии и чувствам. «Суровый стиль» соединил мужественное, аскетическое восприятие действительности с лирическо-психологическим повествованием о событиях. Это не значит, что художники перестали писать «портреты вождей» и прославлять партию. Но вместе с этим появилась возможность показать человека. «Людей неинтересных в мире нет, их судьбы как истории планет…» – писал Евгений Евтушенко. Сегодня, когда есть возможность посмотреть работы художников разных эпох в коллекциях мировых музеев, послушать и посмотреть музыкальные трансляции из дома, сложно представить, что за хранение (даже не игру) нот Сергея Рахманинова могли исключить из консерватории. Музыка Второго концерта композитора впервые прозвучала в фильме «Весна на Заречной улице» в 1956 году.
Люди, жившие в ту эпоху, создавали ее образ как могли сами и как им разрешали. Они знали, что такое изоляция, особенно духовная. Художники «сурового стиля» бросили вызов. В своем творчестве они показали жизнь обыкновенного, и от того такого необыкновенного человека: его чувства, веру в будущее и неиссякаемый лирический оптимизм. Поэтому работы художника Мая Вольфовича Данцига, написанные в этот период, надо обязательно воспринимать через время, в котором искусство находилось в амбивалентной ситуации. «Оттепель» она такая: то «приморозит», то отпустит.
Картина «Партизанская баллада» (1969 год) написана по мотивам работы Рубенса «Отцелюбие римлянки». Рубенс обращается к сочинению римского писателя Валериуса Максимуса «Достопамятные деяния и изречения». Сюжет картины рассказывает о том, как римского патриция Кимона отправили в тюрьму на голодную смерть, а дочери Перо разрешили ухаживать за стариком: мыть его, менять солому, разговаривать, но не кормить, и наблюдать «тихую голодную смерть». Наблюдая, как отец с каждым днем слабеет, желая во чтобы то ни стало поддержать отца, дочь начала кормить его грудью (у нее недавно родился ребенок). Это был единственный способ продлить жизнь близкому человеку. Перо жертвовала собой, понимая, что ее поступок судьи могут расценить как инцест и казнить обоих. В итоге судьи смилостивились, увидев жертвенность и абсолютную любовь дочери к отцу. Творчество Рубенса – это всегда про жизнь, во всей ее широте и полноте, и творчество Данцига – это в первую очередь про жизнь.
«Партизанская баллада» повергла современников в шоковое состояние: слишком откровенно, вызывающе и так реалистично, что кажется нереальным и неприемлемым. Деформация фигур, экспрессия, рваный ритм, строгая, но в некотором роде асимметрия композиции, — эти выразительные средства вроде бы отвечали требованиям и запросу времени, но репрезентация сюжета была неоднозначной. А как художник мог написать по-другому? Он, который знал эвакуацию, помнил страх и голод. Он, который видел, как за счет невероятных человеческих усилий из руин поднималась страна.
Картина впечатляет и не оставляет равнодушным до сих пор. И не потому, что в моде искусство соцреализма и его скупают на аукционах. А потому, что художник затронул древнейшие пласты коллективного бессознательного: он обнажил перед зрителем архетипы «Анимы» и «Анимуса», которые проявляются в экзистенциальной ситуации, когда нет другого выхода. Женщина-солдатка кормит грудью раненного воина. Выбора у ней нет, зато есть СВЕРХмиссия – дать жизнь, любой ценой спасти живое существо. На войне нет мужчины и женщины. Есть непреодолимое желание выжить и есть место архаичной женской жертвенности, благодаря которой жизнь и продолжается.
Картина «И помнит мир спасенный» (1985 год) в настоящее время актуализирует проблемы, в которых сегодня находится культура. Пандемия, обрушившаяся на мировое сообщество, показала, как музеи пытаются выжить в новых условиях. Используя информационные технологии придумывают как показать искусство, наладить мосты между зрителем и художником. А по сути дела, спасают искусство и спасают нас искусством, вытягивая из рутины страха и непонимания ситуации. Невыносимо больно смотреть, как идущие локальные войны, государственные перевороты в третьем тысячелетии «стирают» с поля мировой истории целые музейные комплексы – свидетелей времени и хранителей памяти. Сейчас явной «физической» угрозы произведениям искусства нет — они в музеях отдохнут от человека — но они не могут долго существовать без зрителя. Они были ему адресованы.
Работа «И помнит мир спасенный…» сегодня весьма аллегорична. В каких бы страшных условиях не оказался человек, есть миссия по спасению высших ценностей, которые не могут быть измеримы ни в каком материальном эквиваленте. Использованный образ Сикстинской Мадонны –это не только рассказ истории про спасение ценностей Дрезденской галереи советскими солдатами. Напомним, что во время Второй мировой войны в результате британского авианалёта под кодовым названием «Удар грома» был частично разрушен архитектурный комплекс Цвингер – место, где хранилась живопись Рафаэля, Тициана, Рембрандта. Группу по поиску картин возглавил Леонид Наумович Волынский (при рождении Леон Нухим-Волькович Рабинович, автор повести «Семь дней»), который до войны был художником и знал коллекцию галереи. Всегда были герои, которые спасали искусство, в самых невероятных условиях.
Конечно, для людей, воспитанных на классических образцах живописи Возрождения, Сикстинская Мадонна понятный знак. В картине Мая Вольфовича Данцига она – свидетель проявления человеком «нечеловеческого». И она же – вечный символ парения человеческого духа, олицетворения духовной истины, которая сегодня очень необходима и которую человечество пытается найти.
Мая Вольфовича Данцига причисляют к художникам-монументалистам, но в его огромных работах удивительно воспета повседневность. Яркий тому пример – картина «Новоселы» (1962 год). Многие художники в послевоенном искусстве обращались к теме «обретения собственного жилья». Знаменитые хрущевки казались такими желанными хоромами после коммуналок и общежитий. Обычно художники показывали это событие ярко, бравурно, звучно и как-то очень общественно.
Тихое, интимное и оттого настоящее счастье ощущается в этой работе Мая Вольфовича. Конечно же, картину не совсем поняли в свое время: почему нет бравады веселья, нарисованных «котомков и пожитков», где искрящаяся радость новоселов и прочие вопросы? Вот такой немодный минимализм был представлен мастером. Гениально в работе художник использовал красный цвет. Обычно этот цвет всегда провоцирует зрителя на бурю эмоций, а в этой картине их нет. Красный цвет здесь — щемящий и интимный. Когда смотришь на картину, складывается впечатление, что зритель неправомерно проник в самое интимное пространство двух людей. Внутренне хочется извиниться, уйти и пожелать, чтобы это ощущение счастья с ними осталось как можно на дольше и без свидетелей.
В творчестве Мая Вольфовича есть серия работ, в которой он, как и французский художник Жан-Батист Шарден, воспел простые вещи таким образом, что медный таз рассказывает зрителю целую историю. Вспомните работы «Банька», «Большая стирка», «Печка», «Новогодний стол», «Брошенная» и другие. Над последней работой его современники тоже посмеивались, и говорили, когда это елки, мусорники и выброшенные вещи стали модными. Конечно, писать портреты престижно и ответственно. Пожалуй, материально более выгодно, чем видеть и писать поэтику медного таза. Но Май Вольфович умел видеть и простоту обыденности до того, как мир современной философии заполнили многочисленные исследования по культуре повседневности и быта. От того каждая простая вещь на картинах мастера рассказывает целую историю и говорит со зрителем. Если зритель сморит на картину, где есть ведро, веник и стакан, и у него складывается целая история, значит художник гениален.
Пейзажи Мая Вольфовича Данцига – это глубокие диалоги с другими мастерами пейзажа. Например, с Альбером Марке, Витольдом Бялынецким-Бируля, Архипом Куинджи и другими пейзажистами. Обычно творчество Мая Вольфовича ассоциируют с городскими пейзажами, на которых изображен город Минск. Конечно же, не без оснований. С мольбертом за плечами после войны он исходил и исписал весь Минск. Он не просто художник, он — художник-археолог, художник-историк, который находил и сопоставлял ракурсы. Сам был полноправным участником жизни города, который вырастал из руин, и оставил свой Минск для нашей истории.
Исследовать творчество Мая Вольфовича Данцига – это значит смело и открыто встать лицом к лицу с целой эпохой. Кто-то спросил: «Май Вольфович, почему твои картины такие большие?» А он ответил просто: «Крылья есть. Художник должен иметь орлиные крылья!»
Эскизы и наброски Мая Вольфовича Данцига из личного архива дочери художника Аллы и племянницы Эллы.
