Недавно я решила интереса ради подсчитать, на скольких работах и подработках я успела побывать за время пребывания в Израиле. Насчитала ни много ни мало — 9 мест за два с небольшим года (включая 8 месяцев Масы, на которой вообще-то нельзя работать, так что это между нами). Сидеть на попе ровно в офисе я никогда не умела. Сейчас, например, я одновременно работаю в трёх местах и учусь на вторую (магистерскую) степень. А ещё время от времени летаю в страны бывшего СССР проводить лагеря для еврейских детишек. Короче, если вам нужен эксперт по деланью всего и сразу, то это ко мне.
Надо сказать, что из всех многочисленных работ только одну я нашла методом прямого поиска. То есть увидела вакансию на сайте, послала резюме, сходила на собеседование и начала работать. Все остальные работы пришли ко мне, как здесь говорят «ме-пэ ле-озен» (изо рта в ухо) — то есть из уст в уста. И в этом суть поиска работы в Израиле: надо знать людей и не стесняться спрашивать. Израильтяне любят помогать, особенно вечно несчастным и обделённым репатриантам. А ещё больше любят помогать сами репатрианты, которые прошли такой же путь и знают, как важна поддержка на новом месте.
Моя первая (ещё нелегальная) работа в Израиле пришла ко мне именно так — через друзей.
Подруга работала няней в хорошей семье, они искали помощницу для своей старенькой бабушки в Беэр-Шеве. Подруга порекомендовала меня. Работа была простая: ночевать у бабули, чтобы ей было веселее, а родственникам — спокойнее. Платили немного, но для первой работы вполне прилично.
После бабули и окончания программы Маса я устроилась работать бариста в сетевое кафе. Благо, соответствующий опыт у меня имелся. Чего у меня не имелось — так это соответствующего иврита… На собеседование я пришла на трясущихся ногах и объяснялась в основном жестами, невнятным блеяньем и тыканьем пальцем в резюме. Помню, сильно позже на корпоративе подвыпивший босс сказал: «Вот люблю я честных людей! Вот ты, помнишь, когда пришла к нам работать, сразу честно сказала «Я плохо говорю на иврите», не стала ничего скрывать». Приятно было услышать комплимент, хоть и непонятно, как бы я могла это скрыть.
Как бы то ни было, я каким-то чудом прошла собеседование (уж не знаю, что сыграло большую роль — моё неземное обаяние или их невысокие требования) и вскоре приступила к работе. Мне дважды повезло. Первое везение состояло в том, что стажировку проводил русскоговорящий парень, так что я довольно быстро усвоила основные принципы работы и что где лежит. Второе везение состояло в том, что примерно спустя неделю он уволился и я осталась в исключительно ивритском коллективе. Было пару ребят из русских семей, которые говорили по-русски чуть лучше, чем я на иврите, но они не в счёт. Путей к отступлению не оставалось. Пришлось начать говорить. И это было самое важное и ценное, что дала мне эта работа. Я пробыла там в общей сложности около года, и за это время мой иврит пусть и не взлетел до небес, но, по крайней мере, окреп, возмужал и обзавёлся парой десятков разговорных оборотов и десятком ругательств.
Другая работа привела меня в Иерусалим, куда я, положа руку на сердце, совсем не собиралась переезжать. Но уж больно заманчиво выглядела вакансия “преподаватель эстрадного вокала”, будто именно меня и искали. Здесь меня снова поджидал безжалостный и беспощадный иврит. Причем если в кафе мне приходилось общаться в основном с коллегами, то теперь у меня были УЧЕНИКИ. Ученики, которых нужно УЧИТЬ на иврите. На языке, на котором еще полтора года назад я не могла заказать кофе. Ситуация осложнялась тем, что практики преподавания вокала у меня было немного. Моему бедному мозгу пришлось одновременно вспоминать, как играются упражнения, объяснять, как их выполнять, используя, между прочим, такие слова, как “диафрагма”, “дыхание”, “диапазон” и другие, которые и на русском-то не каждый знает, слушать, как ученик поет и давать ему обратную связь. И все это, повторюсь, на иврите. Сказать, что было сложно — ничего не сказать. Но и пользу от этих интеллектуальных упражнений сложно переоценить. Я до сих пор продолжаю преподавать и я просто в восторге от моих прекрасных учеников. Надеюсь, это взаимно.
И на сладкое, пожалуй, самая сложная, важная и крутая работа. На неё я попала благодаря счастливому стечению обстоятельств. Одна моя знакомая увольнялась из школы и “сосватала” меня на своё место. Когда я шла на собеседование, то не очень хорошо представляла, куда, собственно, собеседуюсь. Оказалось — на должность помощницы (она прямо так и называется — саяат, что в дословном переводе — помощница) для подростков с лёгкой формой аутизма. В Израиле такие дети учатся вместе со всеми остальными ребятами в обычных классах, но имеют дополнительные “бонусы” в виде более гибкого расписания, добавочных часов, занятий с психологами и “терапистами”, занятий по развитию коммуникации в маленьких классах, состоящих из ребят с такими же как у них трудностями, ну и помощников, таких как я. В мои обязанности входит сопровождать ребят на уроках и помогать в зависимости от их потребностей. Одним трудно писать, и я записываю для них конспекты. Другим нужно фотографировать доску каждые пять минут, чтобы они ничего не упустили. Третьим важно, чтобы кто-то сидел рядом и помогал сосредоточиться. То есть, по сути, я заново учусь в школе в свои 28 лет.
Когда я пришла на собеседование, мне стали задавать вопросы из серии “А ты сможешь быстро списывать с доски или записывать на слух за учителем?”, “А если ученик впадёт в истерику и бросит в тебя стул, что ты будешь делать?”, “Как отреагируешь, если он скажет, что его раздражает твой акцент?”. Я отвечала так, как мне казалось правильным, но где-то в глубине души была уверена, что ни за что на свете не справлюсь. И была уверена, что меня не возьмут. Меня взяли. И я справляюсь. Дети, вопреки ожиданиям, не стали бросать в меня стульями и дразнить мой корявый иврит. Они меня приняли, за что я им бесконечно благодарна. Иногда мне кажется, что то, что я считала самой большой помехой удивительным образом сблизило меня и этих ребят. У нас с ними одна и та же сложность — нам трудно общаться с другими людьми. Мне — из-за языка, им — из-за диагноза. Мы переживаем похожие эмоции, у нас схожие комплексы и страхи. Мы сражаемся с ними плечом к плечу. Возможно, я много на себя беру, но мне кажется, когда они видят рядом с собой взрослого человека, который в чём-то старше и опытнее, но в чём-то и слабее их и которому нужна их помощь, по правде нужна, не из педагогических соображений, им становится немножко легче. По крайней мере, я очень на это надеюсь.
Для меня Израиль — это место, где каждый может найти то, к чему стремится. К сожалению, я никогда не стремилась зарабатывать много денег. Так что если вы хотите узнать, как разбогатеть, то это не ко мне. Но если вы хотите узнать, как быстро поднять свой уровень иврита и влиться в израильское общество, то мой вам совет: не ищите удобной русской работы, не идите на завод или в русский магазин. Бросайтесь с головой в такую работу, где надо много (очень много!) говорить на иврите, даже если вы ещё толком не умеете. Просто не будет. Но каждый день возвращаться домой с чувством гордости за то, как прошел этот день — стоит всех зарплат мира.
